Навело вдруг, может кто то не читал.
Восток и Запад
Хаджи Муратов спустился с гор, чтобы немножко повоевать. Его мюридам стало скучно отсиживаться в мрачных ущельях, а еще нужно было отомстить неверным за великого Имама, коварно убитого прилетевшей из неба ракетой.
Ехали на грузовиках по гладкому шоссе. Время от времени попадались заставы, но, слава Аллаху, русские падки на бакшиш, а серебра у Муратова было много. Он уже начал думать, что сможет доехать по широкой равнине до самого главного города гяуров, который, если верить телевизору, сиял разноцветными огнями и совсем не знал, что такое война. Но на рассвете, у въезда в большой поселок, названия которого наиб не запомнил, удача от него отвернулась. На горе поселку начальник кордона оказался очень честным, а может быть, очень глупым. Он не взял денег и стал стрелять.
Нукеры убили упрямого офицера и его людей, но после этого ехать дальше стало нельзя. Воины рассыпались по сонным улицам, для острастки постреливая по окнам домов, а со всех сторон уже стекались солдаты и казаки.
Пускай здесь, решил Хаджи, это место не хуже всякого другого. И пожалел только, что не запомнил, как называется селение, где ему суждено встретиться с Аллахом.
Посреди поселка был большой белый дом с толстыми стенами, окруженный высокой оградой. В таком можно долго обороняться.
Люди Муратова вбежали в вестибюль, расположились у окон, высунули наружу стволы автоматов и начали стрелять. Однако гяуры на огонь вдруг отвечать перестали, хотя на улицах становилось все больше бронетранспортеров, а в небе гудели боевые вертолеты.
Потом к наибу подошел Курбан и сказал:
— Плохо, Хаджи. Они не стреляют, потому что это больница.
2.
Получив известие о том, что чеченские абреки захватили больницу, где находятся сотни мирных обывателей, премьер-министр Виктор Степанович Лорис-Меликов обернулся к образам и перекрестился. Настал час, которого он со страхом ждал с того самого дня, когда решил ступить на поприще общественного служения. Он знал, что рано или поздно судьба поставит его перед выбором, который на самом деле выбором не является. Виктор Степанович всегда говорил, что человек, посвятивший свою жизнь народу, перестает принадлежать себе. Теперь настало время, когда эти слова придется подтвердить делом.
— Подготовить мой самолет, — сказал он помощнику. — Я вылетаю.
Помощник напомнил:
— Вас просила позвонить Ариадна Аркадьевна.
— Да-да, после, — кивнул Лорис-Меликов и пообещал себе, что о жене пока думать не будет — сейчас требовалась непреклонная твердость.
3.
Мюриды почтительно наблюдали, как Хаджи, опустившись на колени подле стенгазеты «Наша забота — здоровье трудящихся», молится Всевышнему.
Вразуми, научи, — шептал Муратов, прижавшись лбом к холодному линолеуму. Как поступить? Нельзя, чтобы пострадали невинные.
Больницу обложили со всех сторон. Мюриды попытались было выпустить через служебный вход хотя бы рожениц, но стоило двери чуть приоткрыться, как с площади, не разбирая, ударили из крупнокалиберного пулемета — одну женщину убили и двух ранили.
Как вывести отсюда больных и врачей, чтобы не путались под ногами и не мешали воевать? Ведь Пророк сказал: «Да не будут твоими врагами малые и слабые».
Аллах не давал ответа. Видно, Сам не знал, как тут быть.
4.
Аэропорт «Минводы» остался позади. Министерский кортеж на сумасшедшей скорости несся мимо пыльных станиц.
Лорис-Меликов еще раз спросил себя, уже безо всякой надежды: быть может, существует какой-нибудь иной выход?
Нет, иного выхода не было.
Разумеется, идти на поводу у разбойников нельзя. Довольно один раз уступить — и начнется целая вакханалия похищений и захватов заложников. Каждая жизнь, выкупленная сегодня, завтра и послезавтра отольется сотнями и тысячами смертей. Нет-нет, тысячу раз правы израильтяне: никаких уступок, никаких сделок, никакого торга. Заплатить кровавую цену один раз, чтобы не пришлось платить вновь и вновь. Он, Лорис-Меликов, властью, данной ему Богом и государем, берет ответственность на себя.
Пользуясь тем, что адъютант заклевал носом, премьер-министр украдкой выудил из-под рубашки золотой медальон и поцеловал спрятанную в нем женскую фотографию.
Прости, мое сокровище, и не осуждай.
— Полковник. — Виктор Степанович осторожно тронул адъютанта за плечо. — Алоизий Христофорович, проснитесь. Соедините-ка меня, голубчик, с Муратовым.
5.
Телефон в кабинете главврача, не подававший признаков жизни уже много часов, оглушительно затрезвонил. Курбан доложил, что с наибом хочет говорить самый главный гяурский начальник Лорис-Меликов, лютый враг чеченского народа.
Хаджи взял трубку с тяжелым чувством. Знал, что сейчас услышит. Министр скажет: сдавайся, Муратов, и тогда я позволю невинным выйти наружу. Иначе твое имя будет навеки опозорено, а твоя честь вывалена в грязи.
— Я, — коротко сказал Хаджи в микрофон и закрыл глаза, еще не решив, как будет отвечать. Как жаль, что Аллах в бесконечной мудрости Своей запретил самоубийство.
— Хаджи Муратов, вы меня слышите? — услышал он голос, много раз слышанный по телевизору.
— Да.
— Хаджи Муратов, это вы? — спросил Виктор Степанович, не уверенный, что односложно отвечавший человек достаточно знает русский. — Я не стану вести с вами переговоры до тех пор, пока все больные и медперсонал не будут освобождены. Вы меня поняли?
Молчание.
— Вместо всех этих людей предлагаю в заложники себя, — сказал Лорис-Меликов, отчетливо выговаривая каждое слово.
Тут он вспомнил, что не так давно один из политиков в предвыборной ажитации уже предлагал обменять себя на всех кавказских пленников чохом, и поспешил добавить:
— Это не демагогия, Муратов. Я приду к вам, а вы откроете двери и всех отпустите. В обмен на девятьсот гражданских лиц вы получите премьер-министра России. Выгодная сделка, соглашайтесь. И тогда я выслушаю все ваши требования.
В запечатанном конверте лежал приказ, составленный еще в самолете: через десять минут после того, как из больницы выйдет последний заложник, нанести по зданию бомбовый удар и вперед, на штурм. Под обломками погибнут все злодеи, а вместе с ними и Виктор Степанович Лорис-Меликов, но после этого ни один террорист больше не посмеет брать российских подданных в заложники. Никогда.
Хаджи подумал: вот оно — чудо, явленное Аллахом. Честь будет спасена, и сдаваться не придется. Еще повоюем. Подумал и так: если бы все министры Белого Царя были, как этот, то, может, и независимости не нужно. Вслух же сказал:
— Воины Ислама за женщин и больных не прячутся. Придержи своих шакалов, чтоб не стреляли. А сам не приходи. Зачем ты мне?
6.
Последним из ворот вышел главврач — это было в 18.07. Он немного постоял, обернувшись к больничному корпусу, словно хотел с ним попрощаться, и бегом пересек пустую площадь.
В 18.30 начался обстрел, потом бомбардировка. Бой же шел еще много часов — сражались сначала на первом этаже, потом на втором, на третьем, на четвертом и наконец на крыше.
Была уже глубокая ночь, когда в актовый зал гимназии, где расположился Временный штаб, вошел уездный воинский начальник и с поклоном поставил на стол перед Лорис-Меликовым отрезанную голову Хаджи Муратова.
— Ваше высокопревосходительство, живых ни одного не взяли, — развел руками генерал.
Голова абрека была сверху бритая, а снизу заросшая густой черной бородой. Открытые глаза оказались голубыми. Они свирепо смотрели куда-то сквозь премьер-министра, но в целом мертвое лицо выглядело спокойным и даже, пожалуй, безмятежным.
East is East, West is West, печально подумал Виктор Степанович, которого второе рождение настроило на поэтический лад. Очевидно, придется отпустить этих диких детей гор на волю. Пусть живут себе, как хотят. Насильно мил не будешь.
